Алексей Распутин

Я лежу и слушаю звуки вокруг. Они то отдаляются, то приближаются - трескот-ня машин, шум ветра и дождя, стук собственного сердца, то очень резкий, гулкий, то замирающий. Я валяюсь на диване с самого утра, вернее, с ночи, когда внезапно очнулся от какого-то неясного сна и начал пристально вглядываться в темноту, словно пытаясь что-то разглядеть в ней. Я поднялся один только раз, уже под самое утро, чтобы выключить телефон и проверить, надежно ли закрыта дверь. И снова упал на широкий холодный диван. Мне казалось, что я лежу и чего-то жду, хотя времени для меня не существует, я не смотрю на часы, я не чувствую никаких желаний, тело мое с каждой минутой каменеет, все сильнее вдавливаясь в диван. Быть может, все вот так и происходило с ним и с миллионами других. Хотя нет, у него не было никакой причины ждать конца, он хотел жить, да и жил он неплохо. Его наверняка любили женщины, у него постоянно водились деньги, он мог себе многое позволить - модно одеваться, выпивать с друзьями, кататься на своей машине. Я лежу и пытаюсь заговорить с ним, спросить, видел ли он в последние минуты мои глаза, окружающие его все плотнее, чувствовал ли неясную, неведомую силу, бросающую его в вечное небытие? А может, перед ним явился тот самый мифичный тоннель (я много раз читал о нем), в котором раздается ужасающий грохот, выхватывающий душу из тела, швыряющий ее в невесомость? Но он молчал, я только видел его шагающим по беговой дорожке следом за породистой, крутобедрой женщиной, у меня не было никакого шипения в груди, я не мог допустить его появления (да черт с ним, выехал на беговую дорожку - и ладно!), но было поздно: лишь мог вспоминать его...
Я слышал шаги за дверью, потом стук, сперва несмелый, затем через несколько минут все более сильный.
Я слышал голос Автандила. Он говорил кому-то:
- Нельзя было оставлять его одного.
- Не волнуйся - он спит, - отвечал кто-то.
- Он в диком состоянии... Как мы могли оставить его одного? - повторял Автандил.
Почему он здесь, я ведь сказал срочно улетать в Москву ему надо позвонить по самым разным телефонам, встретиться с людьми, на которых я могу рассчитывать. Но кто они?.. Я слабо представлял это себе. Но постепенно постукивания в дверь переставали быть бесконечными, безразличными звуками. Мозг просыпался. Ладно, пусть они войдут еще раз. Автандил не успокоится, даже если ему придется через некоторое время взломать дверь. Так и есть, я слышу его голос:
- Распутин, я прошу тебя, открой. Есть срочный разговор. Хватит спать, уже двенадцатый час.
И снова стук. Я поднимаюсь, меня покачивает. Я открываю дверь и слышу вос-клицание Автандила:
- Боже, на кого ты похож?! Ты пил?
Я ничего не отвечаю, я ухожу от него и снова падаю на диван. Он садится рядом.
- Сейчас принесут кофе и завтрак.
Я молчу.
- Я надеюсь, ты не собираешься отменять концерт?
Я снова молчу.
- Прибегал кооператор. Звонили из обкома, сказали, чтобы концерты не преры-вали. В городе и так напряженная обстановка. Жрать нечего, исчез бензин...
- Я пытался поговорить с ним, но он ничего не рассказал! Представляешь, ровным счетом ничего. Я не могу понять, что могло произойти с ним. Он был сильным. Ты помнишь?
Автандил отодвинулся от меня.
- Ты о ком, Распутин?
- О шофере с "Запорожца"... Ничего не рассказал. Я долго его расспрашивал.
- Боже мой! - Автандил всплеснул руками. - Надо вызывать врача.
- Пошел ты... - я произнес крепкое словцо. - Ты ничего не понимаешь. Дурак, как и все остальные...
- Я понимаю, что ты живешь среди кошмаров, а сейчас надо собраться как следует. Сам знаешь, предстоит нелегкое...
- У него все нелегкое позади, ему на все наплевать. Хорошо ведь?
- Хорошо, ему очень хорошо. Хочешь, я принесу тебе пистолет? Здесь их про-дают недорого, каких-нибудь две штуки - и ты тоже будешь счастлив.
Я промолчал.
- Давай завтрак и кофе, я голоден, - сказал я.
- Сейчас... Самоубийца! Одевайся...
Я сидел под струей горячей воды, потом менял ее на холодную и наоборот. Через минут пятнадцать я был почти бодр. Не хватает только рюмки коньяку. Я проглотил ее, пока не вернулся Автандил.
- Послушай, я не хотел тебе говорить...
- О чем? - спросил я безразлично. Я смотрел на еду. В рот ничего не лезло.
- Вчера сообщили в программе "Пятьсот секунд": - Все то же самое.
- Ну и плевать... Теперь уже все равно... А этот парнишка уже давал рекла-му. Помнишь, трепался, что мы в "Балтийской" торговали женскими трусиками. Я тогда хотел натянуть трусики ему на физиономию.... Теперь на все наплевать, они будут трубить сутками. Их время. Но и мое не закончилось...
Сказал я это слабым голосом. Никакой уверенности.
- Может, немного коньяку? - спросил Автандил.
- Не хочется. Будет еще хуже... Ты когда вылетаешь?
- Через три часа.
- Почему не ночным?
- Не знал, как тебя оставить.
- Не волнуйся. Я отхожу, - соврал я.
Вечером после отъезда Автандила я более-менее отработал концерт, отказался от сауны и снова оказался один в номере. Я как чувствовал, что должен быть здесь. Мне позвонили. Один пацан, подвизавшийся первые месяцы в администраторах, запыхался. Он едва успел сказать о том, что Автандила арестовали. Пацан-администратор как раз был у него дома.
- Ты ничего не перепутал? - спросил я.
- Как я мог?! Все происходило на моих глазах...
Так, это начало. Они не зря треплются по телевидению и на страницах газет. Им все известно до мелочей. Они не собираются выглядеть клеветниками. Я набрал номер телевизионной Редакторши. Она готовила последний сюжет в детскую программу.
- Почему ты спрашиваешь, как дела?! - удивилась она. - Тебе все должно быть известно. Сюжет, ясное дело, сняли. Главный сказал, что до полного выяснения обстоятельств. Так что, потерпи, дорогой. Как проходят гастроли?
Полная идиотка. Или прикидывается. Я швырнул трубку и начал вышагивать по комнате. Кому я сейчас позвоню? Композитору? Да, у него есть кое-какие связи. Но кто сможет сейчас мне помочь, когда все покрыто полнейшим мраком?!
Я набрал номер Джалилы.
- Когда ты приезжаешь? - спросила она.
- Через два дня.
- Очень хорошо. Я многое слышала. Сразу же приезжай ко мне.
- Ты еще не все знаешь, - сказал я. - Сегодня взяли Автандила. Прямо с самолета. Пришел домой, а его уже ждали ...
- Ничего страшного. Моих администраторов брали много раз. И меня тоже. Ты это знаешь, - сказала она, но без особого оптимизма.
- Ты когда-то обещала мне тюрьму. Вот и подошла моя очередь, - сказал я.
- Почувствовать дыхание камеры тоже не бесполезно. Ты многое пересмотришь в своей жизни. Я тебе говорила - понадобятся силы. Сейчас такое время. От них не очень просто отбиться. Все будет зависеть только от тебя. Я помогу. Ты из аэропорта - сразу ко мне. Ни в коем случае не ходи к следователю до встречи со мной. Вообще, как ты себя чувствуешь в эти дни?
- Хреново, Джалила, - признался я.
- Я тебе помогу... А себе не могла. Ситуация была пострашнее.
Я вспомнил. Ее долго таскали на Лубянку, в подвале выламывали руки. Джалила не рассказывала, в чем ее обвиняли, но дни она перенесла страшные.
- Спасибо, Джалила, я приеду сразу к тебе...
- А сейчас возьми и выпей. Никто еще не придумал лучшего для снятия стрес-са.
- Хорошо, я так и поступлю.
И в самом деле - надо напиться, до чертиков, так, чтобы забыть обо всем на свете.
Я позвонил в номер к Кречету.
- Ты что делаешь? - спросил я.
- Ничего. Жду обыска и арестов, - ответил он.
- У тебя отличное чувство юмора. Найди Валерия, его же ну, да и вообще всех наших. Скажи администраторам, чтобы штук семь коньяка стояло у меня на столе. Даю пятнадцать минут... Возьмите и Вику, с ней будет повеселее.
- Очень правильное решение. Хватит киснуть. Перед погибелью надо веселить-ся.
Он примчался минут через пять. В руке у него была бутылка "Наполеона".
- Где раздобыл? - спросил я. Рожа Кречета расползлась в улыбке:
- Фанатка подарила. Нашлась одна умная, а то все игрушки волокут.
- Тебе хорошо, тебя любят, тебя никто не посадит:
- Не грусти, если что... Будешь ежедневно пить "Наполеон". Я пройду сквозь любую стену....
Я налил себе полный стакан и махом выпил. Кречет смотрел на меня расширен-ными глазами.
- Ну ты даешь! - с восхищением произнес он. - Такого я еще не видел.
Облегчения не наступило, я выпил еще. Когда пришли все, я едва шевелил языком. Все, как обычно, принялись за треп и время от времени утешали меня.
Туман обволакивал меня все плотнее, мне хотелось сказать, чтобы они кати-лись ко всем чертям, я не хочу никого видеть, но вместо этого я почему-то смеялся, говорил что-то невпопад, язык мой был просто оловянный. Стоп! Я знаю, что мне нужно: только женщина рядом, все равно какая, ведь я уже не в силах буду рассмотреть как следует ее лицо, но где, черт подери, ее взять?
- Послушай, Кречет, наверняка у тебя есть...
- Что?
- Неужели ты никого... В этом отеле... Без моего присмотра.
- Ты рехнулся... Настроения никакого... Хватит тебе пить.
Я рассмеялся:
- А что мне еще делать...
И вдруг меня осенило, полнейшего идиота и выпивоху, Вика. Она сидит с бока-лом в руках и внимательно разглядывает меня. У нее округлые колени и длинные ноги, а в глазах какая-то чертятинка. Я подсел к ней поближе. Рюмка из моих рук грохнулась на пол и глухо разбилась.
- На счастье, - сказал Кречет. - Мне хочется спать:
Все остальные поплелись за ним к двери.
- Останься, - сказал я Вике. - Надо поговорить...
Я поднялся и повернул ключ в двери.
- Ты мне давно нравишься, - сказал я. - Если хочешь - любовь с первого взгляда. А что, ты мне не веришь?.. Я такой. Взял да и влюбился. А сейчас я хочу выпить за тебя... - Лучше не пей, - сказала она. - Тебе хватит...
- Давай отдохнем как следует, - пробормотал я и потянулся к ней.
- Тебе и в самом деле неплохо бы развлечься, но сделаем это в другой раз. И тебе будет приятнее, и мне... А сейчас не стоит. Ты смертельно пьян, Распутин. Лучше отдохни.
Она обхватила меня за плечи и повела к постели.
- Тогда поспи рядом... Мне страшно одному... Здесь много постелей...
- Хорошо, я побуду рядом.
Она помогла мне раздеться. Я не пытался заманить ее в постель. Меня в самом деле охватил ужас, от которого бросило в ледяной пот. Боже, Автандил сейчас в камере, в самой настоящей тюрьме, и все это не сон.
Вика выключила свет и сидела в полумраке на диване напротив.
- Ты спи... Я буду здесь. А завтра мне надо поговорить с тобой.
- О чем?
- Сегодня не стоит. Завтра утром. Закрой глаза и спи.
- Дай мне еще коньяку, - попросил я. Может, эта последняя рюмка свалит меня вконец, и я не смогу ни о чем думать.
- Не надо. Я прошу тебя...
- Хорошо.
Я отвернулся к стене и провалился в пустоту. Когда утром я открыл глаза, Вика сидела на диване напротив. Откуда она здесь? Я спросил ее об этом деревянным, нешевелящимся языком. Она сказала, что я попросил ее остаться, и она спала здесь, в этой комнате. Я принялся мучительно вспоминать, что было между нами, но так ничего и не вспомнил. Она принесла кофе, я сделал несколько глотков.
- Ночью ты упал с кровати, - сказала она. - Тебе было плохо... Ты стонал и задыхался. Хорошо, что я не дала тебе больше пить.
- Спасибо, - сказал я. И вдруг вспомнил - она о чем-то хотела рассказать мне.
- Ты хотела поговорить со мной, - сказал я, вползая повыше на подушку.
- Хорошо... Видишь ли, я знаю нескольких человек, которые очень интересуют-ся тобой, всем происходящим...
Я вздохнул: только-то и всего, мною, к сожалению, интересуются в эти дни очень многие.
- Ты знаешь их... Один из них посвятил тебе парочку заметок. Я сама читала.
- Чикин?! - неуверенно переспросил я.
- Да, он.
- Ничего удивительного. Эта скотина почувствовала запах. Она не сообщила мне ничего необычного. Ясно, что Чикин в курсе всех дел. Не случайно первым вылез с информацией на экран телевизора.
- Koгда я прочел о тебе, я понял, что ты это сделала через Чикина. У себя в газетке он все держит в руках. И, видно, неплохо заплатила?
- Я не об этом. Его человек звонил мне и расспрашивал о тебе. Мне кажется, они что-то готовят. Я думаю, они будут пытаться использовать меня...
Я внимательно на нее глянул.
- Спасибо, но все это не имеет никакого значения. Или я выкарабкаюсь, или... Но я тебе благодарен. И за эту ночь, и за информацию. Она мне может пригодиться.
Как только она вышла, я принял решение: сегодня же лечу в Москву. Я должен быть там и больше нигде. Концерты закончат сами. Откладывать встречу со следователем не имеет никакого смысла. Я сказал своим, что улетаю, и через час был уже в аэропорту. Я не взял с собой охранников и вез деньги в обычном полиэтиленовом пакете. Будь что будет - я не должен отсиживаться... Прямо из аэропорта я поехал к Джалиле. От, моего вида она ахнула:
- Ты выглядишь и больным, и усталым.
- Я болен, и я устал...
- Ты меня превратно понял. Ты взял и напился. От тебя разит за полкиломет-ра...
- Это неважно. Я бросил все и уехал. Не могу больше, не выдерживаю. Мне страшно, сердце дрожит, как у зайца.
- Сейчас ты придешь в себя, забудешь обо всем на свете ...
Она приготовила кофе, мы сидели в ее огромной кухне и почти не разговарива-ли. Наконец она сказала:
- Пошли.
Мы оказались в китайской гостиной, Джалила уложила меня на широкий диван, присела рядом.
- Закрой глаза, старайся ни о чем не думать...
Я увидел, как ее тонкие пальцы взвились над моим лицом, телом, мне сразу сделалось тепло, меня раскачивало на волнах, убаюкивало, я избавлялся от тяжести в каждой клетке своего тела. Я слышал сквозь невидимую толщу ее отдаляющийся голос:
- Тебе легко, ты уверен в себе, ты очень спокоен. У тебя все в порядке, злые люди бессильны перед тобой, ты легко совладаешь с обстоятельствами.
Потом я куда-то ехал (или летел), навстречу мне рвались мягкие воздушные потоки, они поднимали меня все выше, наполняли легкие...
Когда я открыл глаза, она дремала в кресле напротив. На ней был тонкий шелковый халат, приоткрывающий ее длинные ноги... Боже почему она почти раздета, ведь на ней был совсем другой костюм - мягкая кашмирская шерсть, золотые цветы, на ногах - черные колготки. Мне кажется, что передо мной видение, я снова закрываю глаза, на некоторое время забываюсь, снова просыпаюсь и вижу ее в таком же положении - тонкие, неземные ладони сложены на груди, голова откинута набок. На ее лице усталость, во время своих сеансов она ужасно устает, почти не остается сил, ее энергия уходит и долго не восстанавливается. Вероятно, она переоделась, чтобы уйти спать, но силы покинули ее, и она осталась здесь, в этом кресле - совсем рядом со мной, а может, она вовсе отсутствовала здесь, ее уносило в другой мир, и меня тоже, не случайны же были полеты и несущийся ветер навстречу, а теперь мы оба рухнули обессиленные с высоты. Но почему я помню запах ее волос, ее тела, он так знаком мне... Неужели? Я помимо воли поднимаюсь и иду к ней. Я становлюсь перед ней на колени, начинаю гладить ее руки, ноги, я обнимаю ее за талию и начинаю целовать ее губы. Ее глаза по-прежнему закрыты, она лишь улыбается во сне одними уголками губ. Я беру на руки ее легкое, почти воздушное тело и несу на постель, я расстегиваю ее халат и начинаю все вспоминать: да, все это уже было, ее прикосновения, запах ее волос и тела, мы на этот раз уже вместе с ней проваливаемся куда-то надолго, я прихожу в себя через толщу времени, я вижу, что снова один, ее нет рядом, ее нет в кресле напротив, мне кажется, что передо мной снова был уж если не сон, то видение...
Я долго сижу под горячей струей воды, потом одеваюсь и нахожу ее в другой комнате. Она сидит перед зажженным камином и курит, Я сажусь рядом.
- Только не говори ни о чем, - она поднимает на меня свои жгучие глаза, - это не нужно... Как ты себя чувствуешь?
- Мне на все наплевать... Сейчас я уйду, но мне хочется скорее сюда вер-нуться.
- Приходи, я буду ждать. Ты мне обо всем расскажешь. Когда тебя ждет следо-ватель?
- Он ждет меня всегда, - говорю я, и мне становится смешно от своих прежних страхов и переживаний.
- Возвращайся сразу. В моем доме никого не будет. Ни одного человека, кроме меня и тебя. Хорошо?
Я хочу прикоснуться к ней, но что-то меня не пускает, я тяжеленный, камен-ный сижу некоторое время на месте, потом поднимаюсь и ухожу. На углу возле ее дома я ловлю такси, называю адрес прокуратуры и не понимаю, зачем я туда еду. Мне безразлично, что произойдет там со мной, мне только хочется сегодня уйти оттуда побыстрее и снова оказаться у нее. Что со мной случилось? Я не думаю об этом, потому что знаю, что ответа не найду.
Через некоторое время машина останавливается у серого обшарпанного здания. Сам не понимаю, почему все эти менты, прокуроры, суды заседают в бараках. Вероятно, специально создают атмосферу для озлобленных, готовых покарать всех и каждого. Я иду по длинному коридору, и истертые человеческими ногами доски скрипят, охают подо мной. Я останавливаюсь перед дверью, на которой написано: "Следователь Замковец В.М." Я уверенно стучу в нее и, не дожидаясь ответа, толкаю перед собой дверь... Над широким, двухтумбовым столом, стоящим здесь с тридцатых или сороковых, нависло рыжее деревенское лицо. Лоснящийся черный пиджачок, мятая рубашка и синий в крапинку галстук. Все понятно, лимита. В горящих точечках-глазках ни капли доброты, пустое безразличие ко всем и ко всему.
- Здравствуйте, я Распутин...
Он смотрит на меня изучающе, но лишь некоторое мгновение, потом достает из кармана конфетку, четким движением разворачивает ее и сует в свой рот. Мы так и сидим напротив друг друга - он посасывает конфетку и молчит, я тоже молчу...
Звонит телефон. Он снимает трубку:
- Дорогая... Да, да. Буду поздно. Ночной допрос. Ты должна привыкнуть, ничего не попишешь...
Он кладет трубку, потом сам набирает номер телефона:
- У меня два билета в "Пхеньян". Немного отдохнем. Дома все уладил ...
Рисуется, гад, передо мной, как может, показывает свое величие вот таким образом, но я спокоен, мне хочется плюнуть ему в толстую, тупую рожу и вернуться побыстрее к Джалиле.
Он берет лист бумаги, закладывает его в машинку.
- Итак, Распутин, начнем с установочных данных: фамилия, имя, год рожде-ния...
Я отвечаю на все его вопросы, он неумело стучит на машинке. И вдруг:
- Послушай, Алексей... Подпитал бы меня вашей кассеткой. Я люблю вас послу-шать... Особенно вечерком, после трудной работы, встреч со всеми этими преступниками... Ну и, конечно, Муромова, Леонтьева. А рок не люблю... Доклады и справки о нашей черной жизни. Никакой музыки... А к тебе у меня парочка вопросов по Автандилу. Ну зачем ему было делать фальшивые телеграммы о смерти, ясно, что билеты трудно добыть, а вы все летаете, летаете, зарабатываете деньги, билеты нужны...
Я чувствую, как проходит злоба на него и наступает ужасная усталость. Вот в чем, оказывается, дело, какие-то мелочи. Телеграммы... Во-первых, докажи, а во-вторых - за это не сажают в тюрьму... Мне делается совсем легко, от прежних страхов ничего не остается.
- Я ничего об этом не знаю. Могу сказать только, что Автандил давно у меня работает. Он честный парень...
Он что-то печатает, потом протягивает мне лист бумаги и говорит:
- На вот, подпиши и можешь идти... Только принеси кассету.
Я подписываю, поднимаюсь и иду к двери. И вдруг слышу:
- Постой-ка, Алексей... Извини, надо отметить пропуск...
- Я не брал никакого пропуска...
- Тогда один вопросик...
Я подхожу к столу.
- Ладно, парень... Пошутили и хватит.. У меня есть одна очень серьезная бумага. Денег ты набрал многовато, и делиться с фондом не хотел. Все в свой карман. Неплохо, конечно... Но ты обо мне не слыхал. Жаль. Если бы слыхал, то прекрасно знал бы - от меня один путь. Только в "матросскую тишину". Еще никто не ушел гулять. Все только туда. И ты пойдешь. Я тебе гарантирую... Вот сейчас вызову конвой ...
Я сел на стул и старался не смотреть на него.
- Меня не интересуют ваши бумаги. Я и мои ребята ни в чем не виноваты.
- Расскажи об этом своей бабушке. Ты будешь сидеть долго, петь больше не захочешь, я не таких обламывал...
И тут зазвонил телефон, он на него с ненавистью глянул, мол, отрывают от работы.
- Ты у меня подпишешь все, что я скажу, - говорит он и снимает трубку, внимательно слушает и лицо его на глазах сереет: - Как это могло случиться... Где была охрана, кто позволил?!
Его лицо наливается кровью:
- Да их всех надо, до одного ... Я иду к прокурору.
Он швыряет трубку и садится на свой "антикварный" стул.
- Твой идиот ... Этот, как его, Автандил, перерезал себе вены. Иди и жди вызова...
Но я не могу встать.
- Что с ним?
- Не волнуйся, откачают...
Я поднимаюсь и иду по длинному коридору, наталкиваясь на каких-то людей. Выхожу на улицу и оказываюсь в безвоздушном пространстве. Перед моими глазами - Автандил, истекающий кровью...

(c) Design Shatu Design и Житель ЛМ